Выражаю благодарность заплетычечникам Еколаю Скорожору и Меандру Джонсону, изрядно пособившим в особливо заплетённых местах и мне окончательно бакланом над сими переводами с гоблинского подвинуться не давшими, хоша и зело выражений понабрался
Охота на мандатр.
ЭРЭГРАФ: ПЕРЕСКОТЧИМ ЖДОНА ЛЕМНОНА.
Вящие пешкоходцы.
Яко во селе Жеманихе знамый торщеминник Митродимеля.
Другарские поплясновения.
Как в Урюпино – село, где народ лишь хводку прёт пришагали со скатом неводойразлейные кореша Хорлампий и Кроликарп.
Полнопший бал.
Промысливал я своим изголовьем на общий бал и промысел тот изголовный по всем бошкам расталдычнул.
Легенда о Диком Стекольщике.
Вышел месяц на балкон
ПОСЛЕСЛОВИЕ К МИНИ СБОРНИКУ ЗАПЛЕТЫЧЕК.
Вы насладились писменным народным творчеством Кряжа Гоблинов, вернее, одним из его видов – заплетычками. В долгие зимние вечера, когда гоблинам делать нечего, они садятся за письменный стол и начинают словесные изгалянсы. А потом, у жарко натопленного камина, читают друг другу свои новоиспечённые шедевры изнасилованного слова. Особенно этот жанр популярен среди жителей деревень Захрененной Торщемани. Торщеминники ( от древне гоблинского «торщеминник» - матершинник) основным своим занятием почитают изобретение нецензурных сентенций. Переводчик постарался удалить их из текстов (т. к. в сборник входят в основном торщеминские заплетычки), но искоренить их вовсе значило бы уничтожить настроение и колотит произведений. Поэтому не все слова будут понятны неподготовленному читателю. Но их вы можете найти в приложении к альманаху, где издатели помещают популярный слобарь выражений народов Западного Побережья, собранный и обработанный Билом Далем.
Переводило заплетычек сих Митриян Ищев.
За окнами был месяц мартоуберт хотя карлендарь проказывал, что сегодня нанадцатая Юля. Грабухнул и задринчал телефен. Там бул мусьё Обрыгайлер из обходничей компотнии «ЁПРСТ»
- Мисср Хреннахер? Мы ахнём на мандатру?
Я просмекалил, что обрыд сезонт об хаты на мандатру.
- Ниптяк! Выехаю!
В рогатой шехе трельбусе я шизил об мухнатой мандатре, катар у уоu я закастрюлю смаей кариброваной мандынтовкой. Вдоль неба скакла корная чёшка:
- Х. . орошил знак!
И вот мы на приброде. Мусьё Обрыгейлер в шоколином пёрдышке многолётной давности проставил флакон и трюмки на травку.
- Дай ёж успешную обхоту!
Я приохотился по первой трюмке под погрыбец.
- Мандатр ёк?
- теН!
Я снал, что её зацепило первой трюмкой и забрюхнул вторую под огурбемц.
- Шнустро мычете! – предвосхитился ушлый Греманец.
- Дровайте по третей.
- Глистящая мысль! – с перехрюком юркнул ушлый нанеец. Дризнули третью. За краткое просклизновение вкатили и че твёрдую тудыж.
- Гарно! – брякнули все.
- Теперь мы её забухали! – И все ринулись надражаться про неловкую мандатру. Тут она прорухнула с ветки охрененно стырь его вяза.
- Йух! – заблажил торщеминник Пара Мошек закладывая меткую балду за воротник штанов. Но тут объявился водрёна ёшь и поимел нашу мандатру на видру.
- Вкатим его за три прюмки?
- Проблеватично.
Мы ещё долги надразились и пыром провели бремя.
Под Новый Дог забредучило время и порешил Митряй в лез за особливо торщеминной ёколкой побродяти, знамым тропором при коренье рубонати и г дому пришморкати.
- Гы! – вмуторил он жане и ушлёндил проендалойный литор хводки. Прохерил лазом инда двор, уцапнул могуторный тропор, зарострил ёво по надеждычный кремень и убалеринил по пролазу вокол деревни.
Дрёмовая ночь панталонилась зо деревёнькой.
- Бабай! – языкнул он про весь ле и вломился по груздой ёльник. Проиндаглаголем на торщеминску ёколочку. Она сдобна торщеминнику. Хворобрый Меля заукандыбал в чащ оф ёльник.
- Кры! – засвиристела торщеминска ёлодочка.
- Гуд! – заплетычнул Еля, дерябнул бурный литор и хватил тропоря об ёлку. Заквохтел шибко труслявый лес:
- Охренел! – и Ля, ухватив ствол, подовай Бог доги. Прохреначив до опушки Я стал изрыгать угленосный егаз облоконившись на Спящую Отрыжку. Проиндаглаголем на Спящую Отрыжку. Она сдобна отрыжке, ан закаменело спящей. Испужался Ля и попёрхал инда дом воздевая с вою йолку аки хворугвь полбредную. Дворогой отрыгнул обратный литр и пропрыгнул влазом он огород. Тама стоиал торщеминник Власилий трясая мощной балдой
- Йух! – заблажили оба и шли тречать Нового Дога. Во древях Еля завяз и токо Ховлас протурнул его на лоно хаты.
- Ёлки – ёлочки! – задрожала обрадастно Мелина жона.
- Приуволок!
- Хорёл!
- Знамо! – они париближённо проелдыкнули иолку ан сэнтар хаты и бринялись наздряжать ёе четушками, похлопушками и затейливыми выперднями. Когда все просели на своё места, Митряева жона впёрла полным всякой снеди и о услада дурмана – сыреневый залад с жылёдкой в шубах.
- Эх ма! – подкузьмил Митродимеля, потрясая всех выхлопом жомпанскаво. И все надрулились в хлам.
Друзья! Давайте друлиться хором!
С Догом Вас!
(свистопляска восхожания на Эверест).
Знали ихо кентовство проядрёное дохрена годов: где холобыстаются иные, другишы завсевда хором и хлещут с утра до полу на чай! Спортивная была походки цель.
Сиредь степи широкия как блажил намедне Баба Карто со своей маршанкой, вобздыбливалась хервжопукакагора. С за окнам приютной траверны «Магамет» турагентва надзиралася её глазаслепная под лучами Солонца городеливая пик. Бомнитца Карла говорил по мозгам: «Эверест имя горы сей! А в нахлобучку ей отменно набекренный город Рига, сиянием северным отдрисённый и ести в гароду том жуть прутов и хвантанов, а бьёт в них тристальный «ёрш» да пиво, штабы ссати криво, а плавают почитай одне лешчи да раки, зачин для драки. Рижанцы меж собой рта не разевают, весело поживаючи, друг другу хайлы разбиваючи… Вот такие там межлюдские языки». – Хорлампий заказал пива в прицеп и затянувшись стаканом лик хера выпустил пламенный язык:
- Ждёт нас гора высокая, чаша глубокая.
- И то древно! – твердил его словам друже Кроликарп, - высока гора да избымчива. Глубока чаша, да забыв чито.
- Ой да!
- Похреначили! – старт дан был, сотолик у о конца перегруженный замшелыми бутылями стал пустеть. Когда они хлопнули в стельку, Хорлампий зыглянул в оконци, то от неожибомности застучал языком о столу из раззявленной пасти: по склону шедшей к «Магамету» Эверест их карабкались могучие фикуры две.
- Мы там! – ахнул он.
- Уже ли? – иихнул тот. – Хлопнули вумат и вдрукг проломилось сознание, что они «У Магамета» и возложилось, что они оползают наверх царя горы. Светилась буквальная вы виска: «Положение риз»:
- Статус ква! – перепёр заумный Кроликарп
- Перебиди! – запричитал со слезой в волосах Хорлампий.
- Мы щас заблажим по рижански!
- Это как?
- Ква!Ква! – но тут на тропу заслонялась тень Вдугаря, друганы воздрожали.
- Хладно! – утвердил Другарь, олачил другишей в хламину и завёл их до дома в крупную доску, но они вывихнулись и призапустили в гору, благо ворота Риги были расхлебянены.
И вот они тайком! О этот город! Дружбанительные рижанцы и коришанные ухарски – разбухабистые рыжанки, ершистые стакалы в принародных разливных, где так чудно дышается с глазу на глаз. Кроликарп прознал ряженский язык:
- Восхреначилиндагорупилисьиплыедрёнкайф! – описывал свой эмоушанал стэйтс кажному поперечному.
Они прорезвели и эка скала то! рщик Бодун спустил их фурункулёром в зад.
- Рассыпайтесь, дорогие гости, ваши спальни звут вас в гости. – вытряхивал их заплечни официант Дрободан. За окнами сверклось, горели огни далёкой Риги где то в поднебесной дали и друзья пошли по своим спальням. Отпирая каждый свою дверь они думали об одном: был ли это хмельной сон или вправду на Эвересте есть прекрасный город Рига?
ПРАдРИдСтАВлЯЙ ТЕ СеБЕ Башечный ЗАДруль, кОГДАв кажный своёи
Дрыха.лЬне обдаружил БЕЛУЮ МОРЯЧКУ пРоХодЛИВО ЖДУЩУЮся К ровати!
Приувалили увальнесто – разфанфаронистые торщеминники со своими жонами расфуфыренными, приволоклися неводойразлейные кореша Хорлампий и Кроликарп, всех образил въезд обход – ничей кумпании «ЁПРСТ» на фейолеповой башине хирмы «Ж Опель».
- Иш ко! Как им мандатра корманы от раздула! В ширикарных понтомобилях ехают! – Мр. Обрыгейлер опрокинул трохилитровый бедон жупанской оливки, рьяно захмелился и взхорохорил вихористые свои падлы облезняя бабусов облезающих ко вротмобилю тырмы «Пе – жо – Пе», онохоша и не «Херари», ан да «Хрено». Зело охмелённый, тишинебельный директро подносил добравшимся ханорковые жубы из цельного ханурика. На сцену тот моменто выползла оркестра задрынистых гармолаешников и подла повседу ухарская музыка. Балалаирмонист дед Угряй надруливал свой гармоян на боянковом соле, когда приелдыкнулись всеми недолюбимые угарные хлопцы из села Жлоберцы. Их заглавный был проффесссиональный буздыряйло дед Хандриил по звалищу «Бузырь»:
- Чьей жопы вам тутыть надыть?
- Произбить вас жолаим!
Жалать не вредмо! – тут выплюхнулся наш профффессссиональный духарило дед Хохмарь, призывеамый всеми «Очкарь» своими посмехушками очко сторонняго слушилы взопревающего. Матрасно он упрашивал их и оне хмурили яво, а опосля побегли бугряной местностнию вона. И снова все запраздничнули: завыбабахивали пробки бузилок и дедко Угряй воспрял ухом в манду Лину.
- Ёхо – хой! Как взвеселялось сё! На сцене объядрился мастерило пьяных рисунков, отразивший беглющих жлобов и бугряную местность объятую плодородистыми хвустиками. Потом по сцене семеро на одном колесе проехали, а после вынырнул ушлый стихоплёт и дупломинированный панк – словестник Димельян и убил всех торщеминским словом по всей программе. Сумасдеятельность всем очина пондраилас. Все прогыржали брухи и освежевали свои головы бутылками «Мортемянской тминной». КККрасочные публикаты прирезывали всех наоб – хату ан атершинку и бычков Кэмальского ущёлья. Когда же наступил на обожратушки вечор, напрочь объетый обьедок Нямэльид фырчащим хёрервёрком из многих звёзд и отрылся небесный проезд. Хто ито утёк домой, а блошинство занялиса танцами и порчими поблядуйными весельями пид чинарами, липами, дыбами и просто на траве. Е – Е – Е !
И я на сём балу бул был, неизглагольно брагарской напивки перепил, всех зычным глапсом переорал, закусок две горы и холм сожрал, на конец бабу положил под шесток, в уплату сулил липовый лапоток, принародно в огни спалил всю травку, жахарево, кумарево и хэш, гадалка сказала «пьян – сыт будэш», хотел отвалить ей алмаз – да – топаз, заместо каменьев засветил между глаз, был на гулянке, пил сахар – да – чай, шлюшам всем скопом хором крикнул «Прощай!». Нашёл себе деву, что ни в сказке сказать….
…но это всё жизнь. Словом не описать. Эйх, мать!
И я там тоже ощущал пыл,
Лёд с пивом пил,
По ушам текло, а в нос не попало,
И на том Богу слава.
Там засеря брился,
Кто остался на балконе,
Когда месяц скрылся?
(русская – народная загадка с фонетическим замесом).
Заплетарской дундукции мастер великий чтил газетам о Стекольщике Диком
О приметах его, без особого что то, лишь башка как колено и не выбритым ликом.
Чтил привычки его, что мол яр тот стекольщик, стёкла бьёт, оглашая ночь криком,
А когда появляется житель усталый, он в помрачных проулках ховается мигом.
И газета строчила в глаза гениальцу, что ночью ушедшей был некто замечен,
Засерей привычным бриться с балкона, в свете подлунном маньяк был засечен.
Засекнуто вывзовов на дом стеклить выбитых стёкол большое кол – во
И всюду приходит некто неприметный с бакланом – коленом и пронепробритым напрочь мурло.
Стеклит он прилежно стеклянным издельем крюшоное ночью стекло
А ночью с дубинкой вновь и никто доселе не смог ему начистить кабло.
И заплетарской дендукции мастер прочёв, с лупой сильной сигал тут в окно.
Идёт он повсюду выискивая некто с не выбритым вечно хайло.
Мелькала в промулках мурда волосата, но мастер помыслить, не придал значенья:
«Кто мало ли там?! Так помыслил наш гений и поплатился за глупость реченья.
Крадяшесь, он в лупу разглядывал землю, когда занесённая в небо киянка
Обрушилась ливнем на умную голову и та зазвенела консервною банкой.
Наш гениалец пришедши в сибяю возвыл, обратнился и что же он видит?
Там некто облысенный, рожа не выбрит,в руке стеклорез заторчённый играет.
Была среди ночи большой потасковка и вот, в стеклорезом изъеденной шубке,
Наш гений злодейского жлоб повергает и бьёт его лысина курильною труп-ка .
Ужпосле устроили расследствие в ноче и выяснили: жлоб сей есть Дикий Стекольщик,
«АГА-А!» - заблажил победательный мастер и шприцем снотвористым сделал укольчик.
Маньяк отключился, волочим мудрилой, он тихонько двигался к лобной кутузке,
И вслед хлопотал ему бритый засеря, подражённый умелыми руки и мозги!
Повторного вам прочтения.
